сказал Алёшка, – Раньше ты не была такой рёвой.
– Я и сейчас не рёва, это просто… Просто от чувств.
– Да как бы не так, смотри – у тебя нос распух, как картошка!
– Да ну тебя! – Ада весело рассмеялась, – Ты всё тот же.
– Ты тоже, – Алёшка с нежностью поглядел на неё, – Совсем не изменилась.
– Это только здесь я такая стала, – пожала плечами Ада, – А там, в жизни, я уже совсем взрослая тётенька, и от твоих любимых кос ничего не осталось, я уже много лет коротко стригусь, и мои волосы, как у мальчишки, прямо как у тебя.
– Я знаю, – улыбнулся ласково Алёшка, – Я всё про тебя знаю.
– Откуда?
– Нам тут многое видно, как вы живёте, что делаете, о чём думаете. К тому же есть у меня там помощник, тот, кто приглядывает за тобой.
Алёшка хитро прищурил один глаз, жуя длинную соломинку, и разглядывая Аду.
– Кто же? – изумилась Ада.
– Ты зовёшь его Гадриэлем. Ну и имечко, конечно, – Алёшка передёрнул плечами, – Не могла назвать как-то попроще – Васей там, скажем или Петрухой. Чтоб по-нашему, по-деревенски. А то – Гадриэль.
Глаза Ады вспыхнули, она схватила Алёшку за локоть:
– А ну, рассказывай, каким образом ты и мой крыс связаны. И где он сейчас?
– Соскучилась по нему?
– Спрашиваешь!
– Ну, так и быть, расскажу, – Алёшка ущипнул Аду за мягкое место, – Мы все, кто здесь, ну, умершие по-вашему, имеем право на одного Ангела, которого мы можем попросить оберегать того, кого больше всего любили там, на Земле. Я выбрал тебя.
– Постой, ты хочешь сказать, что Гадриэль – мой Ангел-Хранитель? – опешила Ада.
– Не совсем, – протянул Алёшка, – Ангел-Хранитель у тебя свой собственный, а тот, которого я отправил оберегать тебя, вот он и принял вид крыса. Ангелы они, знаешь ли, такие, любят прикинуться кем пострашнее, облезлым псом или котом паршивым. Проверяют так людей на человечность. Вот ты, вспомни, где ты нашла Гадриэля?
– На помойке, – растерянно ответила Ада, – Зима была. Я тогда пошла мусор выносить, гляжу коробка стоит. А в ней крохотное что-то шевелится. Заглянула – а там несколько розовых крысят-малышат в тряпье каком-то. Я их в руки взяла, а они уже всё… Холодные. А один ещё барахтается. Снегом уже его присыпало, а он пищит из последних сил. Я его схватила и домой. Молоком выпаивала из пипетки. И вырос мой Гадриэль.
Ада улыбнулась воспоминаниям, спохватившись, вздрогнула:
– Где же он теперь? Он погиб, да?
– Нет, – махнул рукой Алёшка, – Он сейчас занят важным делом.
– Каким же?
– Лечит одного маленького мальчика. Мальчик нашёл клетку на снегу, её отбросило взрывом от автобуса, и она упала почти рядом с ним. Когда приехали МЧС-ники, то мальчик так вцепился в эту клетку, что никто не мог разжать его пальцев, так и увезли его на скорой вместе с Гадриэлем.
Алёшка расхохотался.
– А сейчас он живёт у этого мальчика дома. Помогает ему вновь заговорить. Мальчишка после той аварии разговаривать перестал… Но ничего, скоро заболтает так, что не остановишь! А ещё у Гадриэля есть второе важное задание.
– Боже, что ещё?
– Скоро к мальчику и его маме приедет в гости их родственник, чтобы проведать их, и увидит Гадриэля. Он узнает и его, и эту клетку, ты же показывала коллегам фотки, и спросит, откуда крыс у них. Они расскажут про аварию. И тогда этот родственник поймёт всё.
– Что – всё?
– Где тебя искать.
– А зачем ему меня искать? – изумилась Ада.
– Любит он тебя очень, – ответил, улыбаясь, Алёшка.
Ада уставилась на него, ничего не понимая.
– Его зовут Михаил, – сказал Алёшка.
Ада вспыхнула, как маков цвет, и прижала к щекам ладони.
– А ведь ты тоже любишь его, Ада, правда?
Ада медленно кивнул, а и, не отводя глаз от Алёшки, присела в траву, не в силах стоять на ногах.
– Вы будете вместе, Ада, – всё так же с улыбкой мягко сказал Алёша, – И будете жить долго и счастливо. Только обещай мне, что одного из сыновей назовёшь в мою честь. Всё таки, я был не последним человеком в твоей жизни.
– Какой сын? – пролепетала Ада, – Мне пятый десяток.
– И что? Жить ты будешь так долго, что ещё внуков своих сыновей-близнецов увидишь.
Ада смотрела во все глаза на Алёшку, не говоря ни слова.
Глава 27. Заключительная
В это утро Ада поднялась, как обычно спозаранку. Вышла во двор, под первые лучи рассветного солнца, встала босыми ногами на траву, покрытую бисеринками прохладной росы, остудила ступни, закрыла глаза, прислушалась к себе.
Как-то особенно тихо стало нынче у неё на сердце. Все эти дни металась она, переживала о чём-то, хоть и старалась гнать от себя плохие мысли, а вот сейчас в душе стало так спокойно, такая нежность вдруг разлилась внутри, такое умиротворение.
– Что это? – подумала Ада, щурясь, и глядя, как величественное солнце выплывает из-за сада, как растворяется белый плотный туман под его лучами, как высыхают капли росы на стеблях, как разливается повсюду свет нового дня.
– Встала уже? – на крыльцо вышел дед.
– Доброе утро, дедушка! – отозвалась Ада.
– Сегодня воистину доброе, – улыбнулся дед, – Прощаться нынче будем.
– Как прощаться? – испугалась Ада, – Что такое ты говоришь, дедушка? Я никуда не хочу.
Она умоляюще сложив на груди руки, уставилась на деда.
– Пора тебе, милая, срок твой вышел, погостила у меня и будя.
– Ты что, гонишь меня, деда? – голос Ады дрогнул.
– Вот те раз, – обиделся дед, – Я к ней с доброй вестью, а она меня хает.
– Зачем же нам прощаться?
– Аль забыла ты, что я тебе сказывал, внученька? Ты здесь на время была, чтобы подлечиться. Помнишь, про границу тебе баял? Судьба твоя всё это время решалась, ходила ты, как по острию ножа. А нынче решилась твоя доля дальнейшая. Пора тебе возвращаться в мир живых. Будет день и встретимся вновь, только это будет нескоро. Жизнь тебя ждёт длинная и счастливая.
– Какое уж счастье? – пригорюнилась Ада, – Снова бесконечная карусель переездов, борьбы, ни дома, ни угла своего, всё, как птица перелётная, та и то гнездо вьёт, а я, видать, несчастнее её. И Тьма…
– Нет больше Тьмы, – отрезал дед.
– Как нет? – Ада подняла на деда встревоженные зелёные глаза.
– Так, нет и всё тут, – ответил дед, – Ты, считай, что заново родилась нынче. Прошлое отсекло. Нет его. И дара тоже нет.
– Значит, я больше никому не смогу помочь?
– Почему? Чтобы ближнему помогать особый дар не нужно иметь, а лишь только одно – сердце доброе, что на беду чужую отзывается, как на свою, откликается сочувствием да участием. Живи, твори милостыню, к людям по-человечески относись, зла никому не желай, чем можешь – словом ли делом – помоги. А на остальное воля Божия.
Ада в изумлении смотрела на деда, в её голове пока плохо укладывалось сказанное им.
– Дедушка, а где же жить мне подскажешь? Куда поехать?
– Там уж тебя ждут, – махнул рукой дед.
– Кто ждёт?
– Судьба твоя.
Ада вспомнила слова Алёши про Михаила, и вновь покраснела, как школьница.
– Деда, ты про Михаила Константиновича, да?
– Ну, был Константиновичем, а станет просто Мишенькой.
– Да ведь он моложе меня!
– Что с того? Душа она возраста не имеет. Как и любовь.
– Деда, – ещё больше краснея, спросила Ада, – А вот Алёшка мне ещё про сыновей говорил, про близнецов, правда это?
– Ну, а с чего бы ему врать тебе? Он тебя любил крепко, и сейчас любит. Здесь любовь вечная. Только не такая, как на земле, с ревностью да ссорами, с упрёками да обидами. Здесь иначе любят…
– Неужели это всё мне не снится?…
– Думай, как хочешь, от этого ничего не изменится. А только я тебе так скажу, отмаялась ты, девка, отработала свой дар, теперь жить станешь спокойно и счастливо.
– Значит мне пора?
